Стояли мы под какой-то белорусской деревушкой, в лесополосе. Закидались ветками немного, лежим на травке, отдыхаем. И так уже где-то дня три-четыре. Танк выдраили, необходимый ремонт провели. В принципе, уже сутки просто отдыхаем. А тут идёт наш ротный, матерится, что аж сосны гнутся. А что это значит? А это значит, что скоро наступление. Наши предположения оказались правильными. Подошел, говорит, завтра в 4 утра выходим. А что это значит? Правильно — можно добить наши запасы. Перед маршем и боями многие так делали. Чего продуктам зря пропадать, если убьют. А не убьют — так выживем как-нибудь, с голоду не помрём.
Сели мы под сосной, кушаем. А наш всё орёт… у половины танков БК только на треть, топлива не хватает, три машины на издохе еле двигаются, в поле ремонт некоторых машин ничего не дал. Злой. А, что поделать? Приказ — есть приказ. У нас, благо, было всё нормально. Машина на хорошем ходу, боекомплекта примерно две трети — это хорошо. Ну, а по топливу — это уже не наша проблема. Тыловики не успевали, иногда. Так и сейчас получилось. Но нужно было двигаться вперёд. Немца погнали, надо было занимать выгодные позиции.
Наш командир ушёл совет держать к командованию, а мы пока валялись, наслаждались нашими «деликатесами». Как сейчас помню нашу радость, когда командир притащил от какой-то местной женщины сало с лучком. Вот, мы его сейчас и употребили. Вкуснотища какая.
Пришёл наш командир. Мы ему оставили вкусноты. Пока кушал, рассказал ситуацию. А она была печальной. Нужно было прорваться к трассе, и занять подступы к железной дороге. Это было примерно километрах в 15 от нас. Но самое главное — без артподготовки. А это — чревато. За нами пойдёт пехота. Именно они уже потом будут брать вокзал с нашей поддержкой. Там составы стояли с топливом и прочие моменты. Командование, видимо, рассчитывало взять это без больших разрушений. Силы противника — примерно две роты пехоты. То есть, человек 400 будет. Аэроразведка обнаружила четыре немецких танка. А где четыре — там и восемь. Где восемь — там и батальон. У нас — наш танковый батальон и пехотный полк. С одной стороны, перевес у нас имеется серьёзный. С другой стороны, обороняться легче. Потери, как правило, меньше.
Улеглись на травке, и решили спать. Надо выспаться. Хотя, мы уже трое суток дрыхли, как суслики. Проснулись часа в три ночи, командир разбудил. Надо было себя в порядок привезти, проверить всё. А сердце бьётся, аж из груди выскакивает. Бой будет, а он у меня — первый. И не только у меня — мехвода. Наш башнёр тоже впервые. Спросил его, страшно? Ага, говорит, аж тошнит немного. Где-то за 10 минут до назначенного времени забрались по своим местам. И вот она — ракета. Заводимся, разворачиваемся, ждём команды. Трогаемся за командирским танком. Колонной выходим на рубеж, а дальше — согласно боевому построению. Светло уже, всё видно.
Двигаемся в сторону противника. Остаётся уже километра два — но тишина. Противник не открывает огонь. И только я так подумал, как… бах-бах-бах. Миномёты заработали. Командир орёт на меня, как резаный: «Вперёд, не обращать внимания!!!» Знает, что для меня бой первый, чтобы в ступор не встал. И тут он лупит меня ногой по спине: «Назад, назад!!!» Удар по левой лопатке: «Влево!!! Быстро» То есть, мы дёрнулись назад с разворотом. В этот момент — дзынь!!! По танку прилетел выстрел, я уже выскакивать хотел. Но то был рикошет.
Командир орёт: «Вперёд, вперёд!!! Вон он, за кустами на два часа». Там оказался немецкий танк. Командир начал в рацию орать другим танкам, где противник. Мы по нему сделали выстрел. Соседние два танка — тоже. Я уже сам вижу немца, а мы — прём. Чувство ужасное. В любой момент — бац, и до свидания. Вдруг — из того куста дым пошёл. Видимо, заклевали мы его.
Пролетаем трассу, там пригорок небольшой, трава горит, дым — ничего не видно. Я чуть не въехал в наш же танк. Он стоит, дымит, ребята из него выскакивают. Командир орёт: «За ним прячься, за ним! Стой!» Кто его подбил, сначала было непонятно. Но нашли немца быстро. По тому уже подбитому танку ещё выстрел попал, и кто-то заметил, откуда стреляли. Командир кричит: «Справа тихонько объезжай». Только высунулись, начали лупить по противнику. Раз, два… потом командир увидел пулемёт, который по нашей пехоте работал. Мы наводимся — жах!!! И домик небольшой с пулемётом в щепки.
Вот, там, где дом тот был — там был рубеж. Туда доехали, закрепились за хатой. Ждём остальных. С фланга двое застряли, упёрлись в танк. Но два пошли на помощь, вопрос решили. Пока стояли, наш пулемёт постоянно поливал постройки. Пехоту прикрывали. Потом уже увидели, как наши пехотинцы начали вперёд танка пробираться. Мы замолчали. Прошло несколько минут. Командир открыл люк… фух. Выдохнули.
Нам поступила команда поддерживать атаку вторым эшелоном. То есть, прикрывать при необходимости передовые подразделения. По зданию железнодорожной станции стрелять запретили. Только подступы, только пулемётом, в крайнем случае. Бой примерно час длился. В принципе, накрыли две пулемётные точки, и наша пехота вошла в здание. Большинство немцев отступило, до последнего сопротивляться не стали. А потом наступило что-то странное. Тишина. Прям, как будто, и не было ничего. Странное чувство. Такой вот был мой первый бой.
Дальше были ещё несколько боев. Потом нас сожгли под Варшавой, командир погиб. А мне повезло довоеваться до самой победы. Получили вскоре новую машину, нового командира. Участвовали в Висло-Одерской операции, брали укрепрайоны. До Берлина наш батальон не дошел около сотни километров. Было обидно, конечно. Ну, это — не главное. Главное — добыли Победу. Великую Победу для нашего народа.